24 октября (ст. стиля) 1794 г. Суворов взял Прагу (не главный город Богемии, а восточное предместье Варшавы).

Подойдя к городу 18-го числа, Александр Васильевич по своему обычаю не медлил - и уже перед рассветом 24-го повел своих "чудо-богатырей" на штурм. Силы обороняющихся и атакующих были примерно равны (20 с небольшим тысяч), но едва ли стоит равнять в закаленных в боях недавних войн с Турцией и Швецией русских солдат с польскими ополченцами. Прага была неплохо укреплена (вал с тройным палисадом и рвом, бастионы, более сотни орудий - не считая батарей на другом берегу Вислы), но в атаку шли люди, бравшие и не такие крепости - так что все было кончено еще до полудня. Наш урон (с ранеными) - меньше тысячи, противник потерял 8 тысяч, не считая пленных и утонувших в Висле. Вероятно, не все убитые поляки были военными - в ответ на огонь с крыш и из окон домов русские солдаты убивали всех, кого находили в домах (а существовала ли когда-нибудь на земле армия, которая бы в подобной обстановке действовала бы по-другому?) Последовавший после окончания боя грабеж тоже едва ли может быть поставлен в вину нашим войскам - право пограбить крепость, взятую штурмом, считалось вполне законным еще и в следующем веке. По крайней мере, жестокость наших войск не была безсмысленной - завислинская Варшава решила не повторять судьбу соседей - и на следующий день капитулировала без единого выстрела, что означало конец кампании накануне зимы - т.е. в то время, когда она могла легко продлиться еще год - с неизвестным еще количеством жертв.
После сдачи польской столицы в Петербург была послана по-суворовски краткая депеша: "Ура! Варшава наша". Ответ Государыни был не менее лаконичен: "Ура! Фельдмаршал Суворов". Так жезл, заслуженный еще Измаилом, наконец-то обрел своего хозяина.
А французские газеты (едва ли страдавшие в революционные годы излишним русофильством) раструбили на весь мир о "пражской резне" и о "кровавом фельдмаршале". Что же, французам 1794 г. можно посоветовать повнимательнее посмотреть на самих себя в зеркало, а русский народ (безусловно, пристрастный к лучшему из своих полководцев) сохранил в памяти совсем другого Суворова:  
Он вставал за 2 часа до света, пил чай, обливался водою, на рассвете шёл в церковь, где стоял заутреню и обедню, причём сам читал и пел. Обед подавался в 7 часов, после обеда Суворов спал, потом обмывался, в своё время шёл к вечерне, после того обмывался раза три и ложился спать. Скоромного он не ел, был весь день один и разговаривал лишь со своими людьми, несколькими отставными солдатами. Носил он обыкновенно канифасный камзольчик, одна нога в сапоге, другая (раненая) в туфле; по воскресеньям и другим праздникам надевал егерскую куртку и каску; в высокоторжественные дни куртку заменял фельдмаршальским мундиром без шитья, но с орденами. Свой простой ежедневный костюм Суворов впрочем ещё упрощал до минимума: ходил без рубашки, в одном нижнем белье, как делывал обыкновенно в лагерное время.
Что тут прокомментируешь? Благословенна эпоха, без всякого противоречия вмещавшая в себя и чудачества сибарита Потемкина, и чудачества аскета Суворова! Старая русская жизнь - как всякая подлинная жизнь вообще - менее всего была одномерной и сводимой к двум-трем чьим-то любимым тезисам. Унификация всегда приходила к нам с запада - и делала нас скорее увечными, чем сильными.