14 августа (старого стиля) 1813 г. - сражение на реке Кацбах.

Согласно диспозиции, врученной Блюхеру, в то время, как Северная и Богемская армии должны были наступать по сходящимся направлениям на Лейпциг, Силезской оставалось лишь не терять противника из виду, избегая при этом решительных сражений. Авторы этого в целом неплохого замысла (чем не каннская диспозиция Ганнибала?) явно не учли, какому командиру какую часть операции следует поручить. Пылкий старик готов был лучше отказаться от командования, чем принять его на условиях, требовавших воевать осторожно. В итоге они сошлись с Барклаем на том, что командующий армией сам имеет право решать, где и когда он нападет на врага, а диспозиция... кто же им на войне в точности следует? Под началом уже почуявшего восход своей полководческой звезды старца состояли русские корпуса Ланжерона и Сакена и прусский Йорка. Нельзя не заметить, что все корпусные командиры были явно не в восторге от своего нового начальника, считали себя обойденными - и исполняли его директивы весьма своеобразно. Причем, если с Сакеном удалось при личной встрече более-менее договориться, то Ланжерон, зная диспозицию, но не зная устых договоренностей с Барклаем, упорно тормозил дело, а Йорк и вовсе писал королю рапорты с просьбой уволить его, ибо он "вероятно, не понимает гениальности директив Блюхера".
Еще не успело толком закончиться перемирие, а седовласый вождь уже двинул свое воинство за реку Кацбах, служившую линией прекращения огня.  Всего под черно-белыми знаменами выступило в поход 32 тысячи пеших и 6 тысяч конных при 104 орудиях, под бело-черно-оранжевыми: 41 тысяча пеших и 16 тысяч конных при 236 орудиях. Но Бонапарт, не угадавший еще намерение Богемкой армии - и продолжавший считать Силезкий фронт главным - быстро остудил пыл старика. Русским и пруссакам вновь пришлось отступать перед превосходящими силами врага. Однако уже 10-го числа движение австрийцев на Дрезден стало выглядеть слишком угрожающим - так что император французов поспешил туда, оставив против Блюхера Макдональда и приказав ему наступать дальше. Едва почуствовав, что натиск неприятеля ослаб, вождь пруссаков сделал логичный вывод, что Бонапарт (возможно - с какая-то частью неприятельских сил) покинул Силезию - и 13 августа вновь двинул свои войска вперед. Макдональд несколько дней прождал корпус Нея - и выступил только 14-го. Обе армии, не зная ничего о намерениях неприятеля, расчитывали в этот день форсировать Кацбах, из-за продолжительных дождей вышедший из берегов. Те же дожди превратили поле, нежданно ставшее полем битвы, в грязную лужу, в которую орудия проседали по самую ось, а пехота оставляла насмерть завязшие штиблеты. Приблизительная численность нарвавшихся друг на друга сил противников была следующей: 75 тысяч у Блюхера и 10 тысяч меньше у Макдональда. Пушек оба имели примерно по 200.
Первое столкновение произошло около полудня на левом (французском) берегу Кацбаха - дождь лил как из ведра, видимость едва простиралась на 200 шагов, промокшие ружья отказывались стрелять. Обмен ударами остался за французами - и передовые отряды пруссаков были вынуждены отступить за реку. Блюхер не смутился, и сделав вид, что так все и планировалось, послал к Йорку курьера с распоряжением дать переправиться "такому количеству неприятеля, который вы рассчитываете побить" - и атаковать его, на что тот раздраженно заметил, что в такую погодину и пальцев на своей руке не сосчитаешь, но в атаку все-таки пошел. Сакен на приказ атаковать ответил одним только словом "ура" - и дело завязалось. После нескольких сумбурных стычек с переменным успехом сражение было решено около 5 часов пополудни атакой русских гусар против практически незащищенного левого фланга французов (Макдональд так и не успел придать своим разбросанным по грязным дорогам корпусам сколько-нибудь осмысленное расположение). Поддержанное атакой прусской пехоты это движение сбросило переправившегося на правый берег неприятеля обратно в Кацбах - только теперь все мосты, кроме одного, были уже разрушены - и участь переправляющихся была печальна. То, что на левом фланге союзников осторожный Ланжерон предпочел отступить под натиском Лористона, уже не могло изменить исхода битвы. Итоги дня (согласно донесению Блюхера своему королю): взято 36 орудий и до полутора тысяч пленных, потеряно чуть меньше 3 тысяч человек (убитых французов, вероятно, в такую слякоть сложно было пересчитать, в позднейших источниках встречается цифра в 12 тысяч). Неугомонный Блюхер потребовал переправиться через Кацбах в ту же ночь - и преследовать неприятеля, но это удалось сделать лишь на следующий день отдельным кавалерийским частям. Основная масса войск преодолевала не на шутку разошедшуюся реку еще 3 дня. Но даже небольшие силы преследователей сильно потрепали отступавших - около 100 орудий, два орла и 18 тысяч пленных стали наградой за понесенные труды. Впрочем и союзникам эти славные дела дались не даром - с момента возобновления боев до 20 августа Силезкая армия недосчиталась 22 тысяч бойцов (многие из них просто-напросто отстали при быстрых маршах по невероятно плохим дорогам). Награждены: Блюхер прусским Большим Железным Крестом, австрийским Крестом Марии-Терезии и Св.Андрем Первозванным, знаки которого русский Государь снял с Собственной Особы; Йорк и Сакен - Черным Орлом (последний - еще Георгием 2-й степени и чином генерала-от-инфантерии), Ланжерон - вензелем Государя на эполеты и 30 тысячами рублей (вот награда, достойная рассудительного и непылкого полководца!), Александрийские, Ахтырские, Белорусские и Мариупольские гусары - памятными знаками на кивера.

30 июля (старого стиля) 1813 г. - окончание Плесвицкого перемирия.

Последним шансом не дать пушкам вновь заговорить был Пражский конгресс, собравшийся за считанные дни до рокового срока. Россию на нем представлял Анштетт, Пруссию - Гумбольт, Францию - Коленкур и граф Нарбонн. Посредником выступила еще формально нейтральная Австрия в лице Меттерниха. Сложно сказать, собирались ли союзники на самом деле заключить мир - или просто предоставляли венскому двору приличный повод перейти из стана союзников Франции в стан ее врагов. Требования их были малореальны. Бонапарт был в принципе готов разделить Варшавского герцогство между Пруссией и Россией (ибо оно все равно ему уже не принадлежало) и уступить Австрии Иллирию (ибо большого смысла в обладании ей не видел). Но уступить Голландию, Гамбург, да еще вернуть Бурбонам Испанию - при том, что фронт на тот момент проходил по Одеру - это было явно через край. Французская же сторона, желавшая мира гораздо больше, чем ее противники, не имела никаких заманчивых для них предложений - лишь раз за разом повторялось, что кампания складывается в их пользу, и потому лучше помириться сейчас, потому что потом условия будут жестче. Кроме того - при всей краткости времени, отведенного на работу конгресса - Коленкур умудрился опоздать в Прагу на неделю (лично герцог Виченский не виноват - его по известным лишь ему одному причинам не отпускал император) - так что давно заготовленное объявление войны Меттерних мог передать 30 июля графу Нарбонну с чувством честно выполненного долга. Независимо от того, хотела ли на самом деле Австрия  мира, теперь она выглядела достаточно оскорбленной в своих благих намерениях, чтобы всей душой жаждать войны.
На конец июля в действующей армии у союзников (теперь коалиция состояла из России, Австрии, Пруссии, Швеции, нескольких малых германских государств и Великобритании, выставившей на германском фронте чисто символические силы) было 364 тысячи пеших (из них - 107 тысяч русских), 77 тысяч регулярной конницы (28 тысяч русских), 26 тысяч казаков (уточнять их национальную принадлежность нет необходимости) и 1380 орудий (из них - 630 русских). Еще около 300 тысяч бойцов были заняты обложением вражеских крепостей и другими задачими в тылу основных сил. Противник тоже времени даром не терял: согласно ведомости Бертье, он имел 312 тысяч пехоты и 70 тысяч кавалерии. Количество орудий у неприятеля наш источик смог привести только обратным расчетом из ведомости на 1 октября (путем прибавления к ней известных потерь за период с августа по октябрь). Этим не слишком надежным методом получается 1180 стволов (вообще историк сетует, что французские авторы склонны преуменьшать свои силы в этой трагически сложившейся для них кампании, а авторы из других стран - некритично заимствовать эти преуменьшенные цифры). Кроме вышеперечисленных, французы имели еще 24 тысячи гарнизонных войск. Таким образом, силы противников на момент возобновления кампании можно считать примерно равными - что было уже неплохо для союзников, уступивших под Люценом и Бауценом серьезно превосходившему их по численности неприятелю. Кроме того, австрийкая военная машина только начинала набирать обороты, а значит, было откуда ожидать подкреплений. Бонапарту такие свежие ресурсы взять было неоткуда.
Оперативный план союзников, разработанный на совещании в Трахенберге в конце июня (его авторство принадлежит Толю и Бернадоту) предполагал воспользоваться выдвинутым в тыл неприятеля расположением автрийской Богемии - и наступать на Эльбу по сходящимся направлениям Богемской (Шварценберг), Силезской (Блюхер) и Северной (Бернадот) армиями. В случае выступления Бонапарта против одной из этих армий ожидалось, что остальные выйдут на его коммуникации (т.е. предлагалось действовать в стиле петербургской диспозиции годовой давности, принесшей - при всех шерховатостях исполнения - поразительный успех).
Что касается планов противника, то тут - как это было в течении всей карьеры Бонапарта - сложно сказать что-то определенное. Император французов привык воевать на поле, а не в кабинете. Он не слишком опасался разрозненных сил союзников, считая свое положение в фокусе дуги, образованной вражескими армиями, преимущественным. Его мероприятия за время перемирия ограничились простым накоплением сил и укреплением линии Эльбы.
3 августа в Праге Император Александр встретился с двумя маститыми перебежщиками - давним врагом Бонапарта Моро - и свежим (обойденном при производстве в чин) Жомини. Милостиво принятые, они последовали в свите нашего Государя навстречу судьбе. Одного из них ожидала быстрая и трагическая расплата за смену знамени, второго - долгая и достаточно прозаическая карьера. Но не будем опережать события.
Военные таланты командующих союзными армиями, которым предстояло до наступления зимы решить судьбу Бонапарта, простирались от "вообще не полководец" (князь Шварценберг) до "отважен, любим войсками, но к 70 годам не выиграл еще ни одного сражения" (Блюхер). Задвинутые на вторые роли генералы русской службы тоже не сильно превосходили их в этом отношении (если уж величайшей из самостоятельных побед многоопытного Барклая было взятие Торна, то что говорить об остальных!) На тот момент в Европе был только один человек, побеждавший Бонапарта в полевом сражении - эрцгерцог Карл (конечно, сражение под Асперном может быть названо победой австрийцев только в терминах галантных войн ушедшего столетия). Но многое повидавший вояка впал в немилость при венском дворе, да и русские не могли простить ему гибель корпуса Корсакова. Однако нет смысла слишком далеко заходить в подобных рассуждениях: 12-й год ясно показал, какова пропасть между выигрышем одного сражения (даже нескольких сражений) и выигрышем кампании, весна же 13-го года - какова пропасть между победой в одной кампании и полным разгром Бонапартовой империи. В тот момент Европа стояла на пороге событий, глубокая неизбежность и совершенная невероятность которых примерно равнялись друг другу. Итак, вперед - по шаткому мостку над пропастями истории!

8-9 мая (старого стиля) 1813 г. - сражение при Бауцене.

Хотя Лютцен и закончился практически вничью, но отступление союзной армии от Лейпцига имело значительные последствия - саксонский король, до этого склонявшийся было на сторону коалиции, снова почувствовал силу Бонапарта и быстренько переметнулся к французам - так что союзникам пришлось очистить Саксонию. Отступление прикрывал корпус Милорадовича, сильно сердившегося, что ему не дали сразиться при Лютцене. За образцовое исполнение нелегкой обязанности командира арьергарда Государь пожаловал Михаила Андреевича в графы. В первых числах мая армия остановилась на правом берегу Шпрее. Бонапарт не атаковал, ожидая возвращение корпуса Нея, отправленного было на Берлин, но срочно развернутого назад, когда выяснилось, что прусская армия отступает не к столице, а - вместе с русской - по силезской дороге. 7-го числа корпуса Барклая и Йорка провели частное наступление против корпуса Лористона (так называемое дело при Кенигсварте). Русская колонна столкнулась с итальянской дивизией, которая бежала, оставив победителям 7 орудий. Йорку повезло меньше - перед его фронтом оказались французы, и после равного 6-часового боя пруссакам пришлось отойти.
Полем очередного генерального сражения была избрана местность на правом берегу Шпрее, примыкающая к Бауцену, сохранившему еще средневековые укрепления. На этот раз диспозиция была совершенно пассивной - предполагалось обороняться, опираясь первой линией на берег реки, второй - на стены Бауцена и полевую фортификацию. Далее в диспозиции описывалось, куда должны быть посланы резервы, состоявшие из гвардии и кавалерии, при каждом из возможных направлений наступления французов - что в противостоянии такому неординарному полководцу, как Бонапарт, было очевидной нелепостью. Французский император действительно заготовил на этот раз достаточно интересную схему действий - ложная атака против левого фланга, вынуждающая неприятеля бросить в бой резервы, обход правого фланга корпусом Нея, и - в довершение всего - атака гвардией в центр позиции, который предполагался на тот момент ослабленным. Все казалось было за него: местность, удобная для действий пехоты - и неудобная для кавалерии, противник, не предполагавший активных действий, Винтгенштейн, формально командовавший двумя монархами и тремя генералами, старшими его по чину (Барклай, Милорадович и Блюхер - это еще не считая такого нелегкого подчиненного, как Великий Князь Константин) - т.е. в реальности не командовавший ничем. Численность армий была следующей: 93 тысячи союзников (из них - 65 тысяч русских и 24 тысячи конных) при 610 орудиях против 143 тысяч французов (из них 12 тысяч конных) при 350 орудиях.
Сражение началось 8 мая атакой 75 тысяч французов против 25-тысячной первой линии союзников (Милорадович) на позиции по берегу Шпрее. При таком соотношении сил отступление к концу дня на основную позицию с потерей 2 с половиной тысячи человек можно признать удовлетворительным результатом. Ночью состоялся военный совет, на котором Барклай предлагал не продолжать сражения назавтра, но пруссаки рвались в бой - и было решено все-таки сразиться.
9 мая союзников спасло только то, что корпус Барклая на правом фланге смог прдержаться против превосходящих его примерно в  8 раз сил Нея до трех часов пополудни. В это время наметился успех на левом фланге у Милорадовича (именно там, где Бонапарт и хотел уступить союзникам), но у двух монархов, наблюдавших за полем боя со скалы у Башюца, хватило трезвомыслия не увлечься этим успехом, и приказать полуокруженной армии отходить, пока еще не поздно. Отход войск, связанных боем, был непростым маневром, но прикрытие кавалерии и артиллерии, сильно первосходящих неприятельские, позволили совершить его, оставив победителя без пленных и трофеев. Успех Бонапарта на этот раз был еще увереннее, чем при Лютцене, но таких же серьезных последствий он не имел - рисунок операций до сражения и после него остался тем же.
Потери за два дня: союзники - 12 тысяч (из них - 6 с половиной тысяч русских), французы - 18 тысяч. На этот раз среди жертв не было военачальников, чьи имена могут быть известны читателю - лишь при преследовании русского арьергарда на следующий день у Герлица рикошетировавшее от дерева ядро смертельно ранило обер-гофмаршала Дюрока (как утверждают, единственного человека, имевшего смелость говорить правду своему императору). Сам Бонапарт, находившийся рядом, лишь чудом не оказался на пути коварного снаряда.
Главным же результатом сражения было снятие явно не справлявшегося с ролью главнокомандующего Витгенштейна. Его место занял Барклай - через год, полный удивительных событий, все возвращалось на круги своя - повидавший всякое шотландец снова возглавил хмуро отступавшую русскую армию. Только продолжение на сей раз получилось совсем другим: 23 мая в Плесвице было заключено перемирие сроком на 2 месяца. Инициатива исходила от Бонапарта, со стороны французов переговоры вел Коленкур, со стороны союзников - Шувалов и Клейст. Командующие обеих армий имели множество причин желать передышки: полки, сражавшиеся с прошлой кампании, ужасно обезлюдели, заново набранные нуждались в обучении (например, во время налета прусских гусар под Гайнау выяснилось, что французская пехота образца 1813 года толком не умеет перестраиваться из колонны в каре), тылы представляли собой подлинное надругательство над военной наукой. Бонапарт и вовсе был бы не против первратить перемирие в мир - две последние победы казалось позволяли заключить его на достаточно благоприятных условиях. Но о мире и слышать не хотели пруссаки - воинственная страна только еще собиралась с силами и только начинала входить во вкус борьбы. Так что самое интересное - еще впереди.

20 апреля (старого стиля) 1813 г. - сражение при Лютцене.

Армия союзников под общим командованием Витгенштейна (если вообще можно быть командующим в присутствии своего Государя) насчитывала 92 тысячи человек (из них 54 тысячи русских), под началом Бонапарта было 130 тысяч. Но это превосходство мало кого пугало - все знали, что французский император пришел на поле боя с армией, которой только 3 месяца от роду. Кроме качества солдат, союзники серьезно превосходили французов в артиллерии - 656 стволов против 350 - и в кавалерии - 20 тысяч против 8. Последнее обстоятельство особенно располагало сразиться прямо сейчас - можно было надеяться, что, даже победив на поле боя, французы не смогут организовать настоящего преследования.
Одновременно с наступлением Бонапарта двигался от Магдебурга к Лейпцигу и Богарне, имевший под своим началом еще 40 тысяч. Две армии соединились 19-го числа, еще более увеличив численный перевес французов. Но практически без кавалерии новая Grande Armee была полуслепа. 19-го, выехав поутру на рекогносцировку, Бонапарт сам первый из всей армии увидел у села Риппах боевые порядки русской кавалерии. Он не растерялся - и приказал своей пехоте, построившись в каре, атаковать неприятеля. Атака была частично успешной - наши отступили в полном порядке, зато шальное ядро насмерть уложило маршала Бессьера. Дальнейшие события этого дня ограничились взаимной канонадой.
Диспозиция на 20 апреля, составленная то ли Шарнхорстом, то ли Дибичем, предполагала атаку ближайших к союзникам неприятельских корпусов с фланга в надежде разбить их скорее, чем на поле боя успеют другие части растянутой на десятки верст французской армии. Как большинство диспозиций, она сразу же после утверждения стала давать сбои. Колонна Блюхера успела на точку сбора вовремя, потому что ее командир знал направления движения заранее, и повел свои войска вперед прежде получения диспозии. Остальные ощутимо запоздали. В боевой порядок стали на 4 часа позже намеченного времени.
А тем временем Бонапарт (что вообще на него похоже) не стал ждать, пока его придут бить, а сам пошел в наступление во фланг союзной армии - на Лейпциг. Атака союзников на корпус Нея была для него сюрпризом. В обстановке, развивающейся неожиданно для обеих сторон, один великий полководец неизбежно должен был оказаться сильнее, чем три средних, руководствующихся к тому же диспозицией, потерявшей актуальность. Но это не значит, что сражение далось ему легко. До самого конца дня ни одной из сторон не удалось достигнуть решительного успеха - селения между Лютценом и Лейпцигом по несколько раз переходили из рук в руки   - и ночь застала союзную армию на той же позиции, где она была утром. В целом обстановка склонялась в пользу французов - в середине дня на поле боя подошел Богарне, образовав резервы, которых уже почти не было у русских и пруссаков (11-тысячный корпус Милорадовича, оставленный у Цейца для отражения гипотетического маневра Бонапарта, так и простоял весь день без дела). Превосходство в силах позволило неприятелю к вечеру охватить оба фланга союзной позиции, в середине дня пал Лейпциг - все это вместе заставило русского командующего просить двух монархов об отступлении. Наш Государь согласился почти сразу - труднее оказалось убедить прусского короля. Тот упорно твердил Александру, что, отступив сейчас за Эльбу, не сможем задержаться и на Висле. Его можно понять - предложение отступить было основано на опыте кампании 12-го, которую Фридрих Вильгельм своими глазами не видел, зато он видел 1806 год, когда общий отход быстро превратился в неуправляемый развал (да и земля, которую предстояло отдать врагу, была для него своя, а не чужая). Лишь раненый Шарнхорст смог на следующий день убедить упрямого монарха внять доводам военных.
Французы потеряли убитыми и ранеными 15 тысяч, пруссаки - 8, русские - 2 тысячи. Были ранены - кроме уже упомянутого Шарнхорста, для которого эта рана станет роковой - Блюхер и Коновницын. Союзниками взято 5 орудий и 800 пленных. Награждены: Витгенштейн - Андреем Первозванным, Блюхер - Георгием 2-й степени, Йорк - Железным Крестом 1-го класса. О трофеях и наградах у неприятеля наш историк не сообщает.

...и снова в поход!

Неумолимый календарь напоминает, что приближается 200-летие главных сражений кампании 1813 г. Нашим путеводителем по прошлому на сей раз будет двухтомная "История войны 1813 года за освобождение Германии, по достоверным источникам" (как явствует из титульного листа, составленная генералом М.И.Богдановичем по Высочайшему повелению и напечатанная в Санкт-Петербурге в типографии Штаба Военно-Учебных Заведений в 1863 году - к 50-й годовщине). Все даты здесь и далее приводятся по старому стилю, ибо - хотя описываемые события и происходили в странах, придерживающихся григорианского календаря - автору кажется противоестественным писать историю русского воинства, пользуясь летоисчислением, никогда в его документах не применявшимся.
В сегодняшней заметке приведен краткий обзор событий, произошедших с момента вступления русской армии на территорию Пруссии - до возвращения на театр военных действий Бонапарта.
Решение наступать за Неман не было для русского командования легким - сам Кутузов был против. С одной стороны, намерение пожать плоды катастрофы, постигшей Grande Armee в прошлую кампанию, выглядело разумно, с другой - русская армия была (мягко выражаясь) сильно недоукомлектованной - в полках было по 200-500 человек, в дивизиях - хорошо если по 2 тысячи (наш историк замечает, что русский корпус порой равнялся по численности прусскому полку). Кроме того, на первых порах предстояло сражаться без союзников - Австрия объявила нейтралитет, малые немецкие государства и поляки стояли за Бонапарта, а прусский король, тайком посылавший русскую ставку эмиссаров с обнадеживающими посланиями, на людях делал все, что от него требовали французы. Впрочем, чего еще было ожидать от не самого сильного монарха страны, потерявшей половину территории, разоренной контрибуциями и континентальной системой и наполненной вражескими гарнизонами? Провидение вручило ему народ, стоявший накануне самых блистательных свершений в своей истории, но в январе 1813 года нужно было обладать фанатизмом Шарнхорста, чтобы это предугадать. Однако, не смотря на все трудности, наш Государь считал себя чем-то обязанным народам Европы (вот вечное русское чувство!) - и на Рождество армия, вновь предводительствуемая своим монархом, помолясь Богу, выступила в поход.
У противника дела были и вовсе плохи - Бонапарт еще из Вильны уехал в Париж собирать новую армию (и - как показало дальнейшее - это было лучшее из того, что он мог на тот момент сделать), Мюрат тоже недолго оставался за старшего в Grande Armee - то ли из-за оскудения в ее составе милой его сердцу кавалерии, то ли по какой другой причине (наш историк умалчивает) - он вскоре уехал, сдав командование Эжену Богарне. Тот не стремился угнаться за славой своего приемного отца и командовал скромно - держал свои невеликие силы по городам и тут же отступал при появлении русских колонн. Практически поголовно пешая армия ничего не могла противопоставить летучим отрядам русских и местных партизан, носившимся по Германии вдоль и поперек. Многие города сдавались без боя: Гамбург - 7 марта отряду Тетенборна, Любек - 9 марта отряду Бенкендорфа (да, именно будущему начальнику III отделения!), Дрезден - 10 марта отряду Дениса Давыдова (впрочем, сам поэт-партизан после этого успеха угодил под суд за самочинные переговоры с неприятелем). Берлин оказался чуть более крепким орешком: 10 ферваля около 2 тысяч казаков и гусар Чернышева ворвались в город, но были отражены артиллерией и пехотными каре 6-тысячного гарнизона. Однако уже 20 февраля у города показались передовые отряды Репнина - и Богарне приказал отступать. В бурлящей ликованием столице (русских командиров в буквальном смысле слова носили на руках) спустя 2 недели был оглашен скрывавшийся до сих пор союзный договор между Пруссией и Россией, подписанный 15 февраля канцлером Гарденбергом в Бреслау, а на следующий день - князем Кутузовым в Калише. Французскому послу дали знать чуть раньше - 3 марта. По этому договору Россия обязалась не подписывать мира с Францией, пока Пруссия не будет восстановлена в границах 1806 года. Не в первый и не в последний раз в истории русской крови предстояло пролиться во имя счастия чужих народов (а народы эти, дождавшись удобного момента, отплатят нам чудовищной неблагодарностью). Но винить в этом лично Александра Благословенного язык не поворачивается - это уж как у какой страны на роду написано...
Единственным сражением за первые два месяца кампании было дело под Калишем 1 февраля: 17-тысячный корпус Винцингероде разбил 10 тысяч саксонцев, взяв 6 орудий и 2 знамени. Лишь 24 марта вице-королю надоело отступать, едва завидев врага - и он решил дать бой у Магдебурга. Отдать задаром переправу через Эльбу, выводившую союзников на его коммуникации с Францией, было слишком даже для осторожного полководца. К тому же союзники - по дурной привычке немецких стратегов начала XIX века - распылили свои силы на множество колонн, так что на поле сражения силы Богарне даже несколько превосходили наступавшие войска Витгенштейна и Йорка (40 тысяч против 35). Эти 35 тысяч в свою очередь были разделены на несколько отрядов, наступавших на изрядном расстоянии друг от друга. Но из внезапного приступа смелости ничего не вышло - атака прусской пехоты, а в решительный момент - Литовских драгун - вынудила французов отступать, взрывая мосты. Было взято чуть больше тысячи пленных и несколько приведенных в негодность орудий. Но наступление союзников за Эльбу не удалось - на горизонте замаячил идущий на соединение со своим пасынком Бонапарт - и Витгенштейн предпочел не спешить. Как и в 1806 году, обе армии притягивала к себе Саксония - все самое важное должно было произойти там.
А тем временем случилось событие, оказавшее решающее влияние на весь дальнейший ход войны - 16 апреля в Бунцлау скончался князь Кутузов. Проживи хитрейший из русских полководцев еще хотя бы полгода, мы бы наверно увидели в кампании 1813 года такой же удивительный образчик безконтактной войны, каким явился поход от Тарутина до Эльбы. Но Бог судил иначе - и нас ждут гекатомбы из прусских, французских и русских трупов.